Любой закрытый ритрит можно назвать пространством Шредингера. В обычной жизни всегда понятно, жив кот или мертв. Коробка всегда открыта и можно в нее заглянуть, при любых сомнениях сделать телефонный звонок знакомому ветеринару или сходить в интернет за недостающей информацией. В ритрите коробка закрывается — с тобою внутри — и все, что ты переживаешь, становится котом, про которого непонятно, жив он или мертв.
Что я имею в виду? В обычной жизни в большинстве случаев понятно реально ли что-то происходящее в твоей голове. Если тебе кажется, что кто-то, вести от кого ты очень ждешь, написал тебе письмо, то ты идешь и проверяешь почту. Если ты в ритрите, то письмо становится письмом Шредингера — ты не знаешь, есть оно в твоем инбоксе или нет, пока не проверишь почту, проверить же почту ты сможешь только когда коробка откроется и ритрит закончится, а до этого еще так долго. Тем временем твой ум пытается построить некий план жизни, если письмо таки есть, или другой план, если его нет, но ни тот, ни другой не могут прирасти реальностью в твоей голове, потому что ты не знаешь, есть ли действительно то, на чем они основываются.
Если тебе в ритрите кажется, что с твоей жизнью надо сделать то или иное, то все твои планы — планы Шредингера. До открытия коробки далеко, как и до возможности сделать что-то реальное. В отличие от обычной жизни, где ты рассказываешь об этом друзьям, получая поддержку или неодобрение, или просто берешь и делаешь нужные шаги. Хочется в Рио? Перед глазами его бесконечные пляжи, а на губах будто бы тает сок асаи? Планируешь отпуск, бронируешь билет, через некоторое время прилетаешь, чтобы гулять по бесконечным пляжам собственными ногами и наслаждаться соком асаи собственными губами. В ритрите же, где недоступны ни сайты отелей, ни поисковики билетов, ни даже твои собственные фотоальбомы из этого города, ты раз за разом обнаруживаешь себя в этом желании... и раз за разом отмечаешь, как оно испаряется без следа в конце медитационной сессии, максимум, на следующее утро.
Каждый день твой ум, запертый в четырех стенах, проэцирует для тебя картину мира, основанную на тех или иных предпосылках. То всплывают воспоминания и вызывают эмоции. То приходят гениальные идеи, интересные бизнес проекты. То тебе представляется, что ты нашел любовь своей жизни, и именно в этот раз, с этим человеком все будет правильно. Каждый день тебе кажется, что ты нащупал что-то очень важное, что-то, за что можно по-настоящему ухватиться. Но каждое утро ты просыпаешься, смотришь в свой ясный и пустой ум, и видишь что нет, это все было нереально. Этого всего больше нет, как и сна, который снился тебе секунду назад.
И чем чаще ты просыпаешься утром не в обычной жизни, полной всевозможных инструментов для предания реальности твоим мыслям, намерениям и прочим проекциям, а в пространстве ритрита, тем больше в твоем уме прорастает это понимание реальности-нереальности всего того, что с тобой происходит. С одной стороны да, можно сделать определенные шаги, и тогда все надуманное ты сможешь ухватить не только в уме, но и собственными руками. С другой же стороны, это все однажды испарится, как сон, как уже однажды испарилось, какой тогда смысл тратить драгоценное время жизни, чтобы получить очередной чувственный опыт? Опыт, от которого в итоге останется одно лишь воспоминание? По сути такое же, как и то, что ты переживаешь сейчас. Ты можешь представить заранее, как через некоторое время будешь вспоминать уже новый опыт, и на его основе опять испытывать такое же желание пережить его снова.
Тогда ты начинаешь понимать, что твой ум, при всей его кажущейся активности, переменчивости, разнообразии — крайне стабилен и постоянен в том, что если у тебя есть какая-то тенденция, то она никуда не денется. Если ты склонен хотеть одни вещи и избегать других, это так и останется с тобой, сколько ни воплощай или не избегай.
И самая главная тенденция, которая не меняется никак, ни при каких условиях, это тенденция считать все происходящее с нами — незыблемой реальностью. Есть прошлое и будущее, которые только в нашем уме, это понятно каждому, и настоящее — то, что есть на самом деле. Но настоящий момент — текущий момент, в нем все течет и меняется, тут уже сам язык, на котором мы разговариваем, дает подсказки.
Да, наш ум способен некоторое время удерживать некий образ, будь то визуализация в медитации или объект нашего желания, но он растворяется, как только мы его отпускаем. Растворяется без следа. Мы можем пощупать наше собственное тело, щупать его достаточно продолжительное время, до сотни, чаще 60-80 лет, но потом оно тоже растворится в пространстве, сначала став трупом, а впоследствии просто пеплом или кашицей из микроэлементов, которая впитается в землю.
Говорят, после этого наш ум окажется в состоянии бардо и будет отчаянно искать для себя новый носитель — очередное тело, с помощью которого можно так же рьяно продолжить искать и переживать чувственные опыты. Говорят, бардо и сон — похожие состояния. Но нам потребуется немало лет, чтобы начать осознавать свои сны и контролировать происходящее в них. В ритрит же можно сесть в любой момент и оказаться в состоянии, подобном бардо.
Наше тело все еще живо, но его активность ограничивается весьма скудным набором действий — встать, одеться, умыться, сесть на подушку для медитации, встать, поесть, убрать, опять сесть на подушку, еще пару раз, и, наконец, лечь спать. Вкусовые впечатления, которые мы получаем, ограничены скудным набором продуктов, которые нам приносят под дверь и которые мы купили заранее. Визуальные — тханкой на алтаре, текстами медитации, видом из окна. То же самое и со звуковыми, осязательными и обонятельными ощущениями. Хотя формально мы еще живы, для ума, привыкшего к неограниченному разнообразию современной жизни, мы уже почти что труп.
Конечно, это не бардо в полном его смысле, где любое наше желание или воспоминание будет мгновенно погружать нас в трехмерный образ пространства, как во сне. Здесь мы всего-лишь сидим и смотрим в экран телевизора, где все эти картинки нам показывает наш ум. Трехмерная реальность фиксирована и соответствует нашей ритритной комнате. Об этом всегда можно вспомнить, открыв глаза. И в этом состоит сила ритрита — что относительно этой картинки все остальное, что наш ум будет рьяно проэцировать из дня в день, — нереально.
Точно для этого же понимания нереальности и нужно развивать однонаправленную концентрацию — все, что будет возникать у нас в уме, будет нереальным относительно объекта концентрации. При этом стоит лишь эту концентрацию отпустить, как мы окажемся в образах по самые уши фигурально, а по выходу из ритрита и фактически, стоит лишь совершить тот или иной набор действий.
Это понимание погружает нас в реальность Шредингера, где все коты, мыши, собаки и сам Шредингер — то ли живы, то ли мертвы, а все проекции ума — то ли реальны, то ли нереальны. В конечном счете они все нереальны, и даже если кот выберется живым из коробки, он всеравно однажды умрет где-нибудь под забором. Прожив, впрочем, перед этим весьма насыщенную кошачью жизнь, которая все время будет им восприниматься, как абсолютная незыблемая реальность.
Красная Дакиня, мать все будд, мудрость пустоты, одной ногой стоит на трупе, а вторая приподнята в танце. Говорят, что этот труп — наше эго. Но кто где когда-нибудь видел какое-то эго? Этот труп — наш собственный труп, который мы очень ясно себе представляем, потому что очень хорошо понимаем непостоянство. Это труп не только нашего тела, но и всех наших концепций и чувственных желаний, которые растворяются без следа, как только мы перестаем их удерживать. Наше понимание непостоянства. Основываясь на нем, мы пробуждаемся к пониманию того, что все происходящее — за пределами реальности и нереальности. Вторая нога Красной Дакини приподнята в танце — танце форм, проявлений, и бесконечного разнообразия нашего ума. Кривым ножом она отсекает любые его попытки ухватиться за ту или иную форму, а в чаше из черепа — в нашей же собственной голове — искрится нектар блаженства, который проявляется естественным образом, когда ум стабилизируется в понимании реальности-нереальности. В изгибе левой руки — кхатванга — мужской аспект методов, Херука, с которым она находится в неразделимом союзе, потому что без использования методов никакое понимание пустоты никогда не проявится.
Мы стараемся сидеть на подушке с прямой спиной, мы читаем мантры, вслух или про себя, мы пытаемся удержать в уме картинку, подобную той, что лежит у нас на столе рядом с текстом медитации, мы представляем, как весь мир растворяется в пустоту и из пустоты проявляется, как танцующая форма Красной Дакини, но настоящая медитация случается, когда мы понимаем, что весь окружающий наш мир во всем его разнообразии и воображаемый образ в нашем уме имеют одну природу и неотделимы друг от друга.
Без этого понимания можно просидеть в ритрите хоть 50 лет, и не обрести ничего, кроме проблем с коленями и позвоночником, а с этим пониманием любая жизненная ситуация может быть неотделима от медитации. Правы все те, кто не хочет запирать себя в четырех стенах, а хочет работать со взглядом, называя такой подход высшим методом Ваджраяны. Они упускают из поля внимания только одно: все жизненные ситуации изначально рождены из того, что ум ухватился за тот или иной объект и притянул его в осязаемую реальность.
Да, можно подносить Буддам наслаждение изысканным вкусом суши, сидя в дорогом ресторане, но как только этот вкус осознается пустым по своей природе, лишенным какой-либо реальности и пронизанным непостоянством, то отпадает всякое желание и стремление вообще когда-либо идти в дорогой ресторан и заказывать суши. И так происходит во всеми нашими действиями, основанными на хватании или отталкивании. Остается только желание работать с умом — настолько интенсивно, насколько возможно — и помогать другим существам прийти к такому же пониманию и сделать такой же выбор, по пути совершенствуясь в методах максимально эффективной помощи. Мудрость становится неотделима от сочувствия, и начинается совсем другая история.
Что я имею в виду? В обычной жизни в большинстве случаев понятно реально ли что-то происходящее в твоей голове. Если тебе кажется, что кто-то, вести от кого ты очень ждешь, написал тебе письмо, то ты идешь и проверяешь почту. Если ты в ритрите, то письмо становится письмом Шредингера — ты не знаешь, есть оно в твоем инбоксе или нет, пока не проверишь почту, проверить же почту ты сможешь только когда коробка откроется и ритрит закончится, а до этого еще так долго. Тем временем твой ум пытается построить некий план жизни, если письмо таки есть, или другой план, если его нет, но ни тот, ни другой не могут прирасти реальностью в твоей голове, потому что ты не знаешь, есть ли действительно то, на чем они основываются.
Если тебе в ритрите кажется, что с твоей жизнью надо сделать то или иное, то все твои планы — планы Шредингера. До открытия коробки далеко, как и до возможности сделать что-то реальное. В отличие от обычной жизни, где ты рассказываешь об этом друзьям, получая поддержку или неодобрение, или просто берешь и делаешь нужные шаги. Хочется в Рио? Перед глазами его бесконечные пляжи, а на губах будто бы тает сок асаи? Планируешь отпуск, бронируешь билет, через некоторое время прилетаешь, чтобы гулять по бесконечным пляжам собственными ногами и наслаждаться соком асаи собственными губами. В ритрите же, где недоступны ни сайты отелей, ни поисковики билетов, ни даже твои собственные фотоальбомы из этого города, ты раз за разом обнаруживаешь себя в этом желании... и раз за разом отмечаешь, как оно испаряется без следа в конце медитационной сессии, максимум, на следующее утро.
Каждый день твой ум, запертый в четырех стенах, проэцирует для тебя картину мира, основанную на тех или иных предпосылках. То всплывают воспоминания и вызывают эмоции. То приходят гениальные идеи, интересные бизнес проекты. То тебе представляется, что ты нашел любовь своей жизни, и именно в этот раз, с этим человеком все будет правильно. Каждый день тебе кажется, что ты нащупал что-то очень важное, что-то, за что можно по-настоящему ухватиться. Но каждое утро ты просыпаешься, смотришь в свой ясный и пустой ум, и видишь что нет, это все было нереально. Этого всего больше нет, как и сна, который снился тебе секунду назад.
И чем чаще ты просыпаешься утром не в обычной жизни, полной всевозможных инструментов для предания реальности твоим мыслям, намерениям и прочим проекциям, а в пространстве ритрита, тем больше в твоем уме прорастает это понимание реальности-нереальности всего того, что с тобой происходит. С одной стороны да, можно сделать определенные шаги, и тогда все надуманное ты сможешь ухватить не только в уме, но и собственными руками. С другой же стороны, это все однажды испарится, как сон, как уже однажды испарилось, какой тогда смысл тратить драгоценное время жизни, чтобы получить очередной чувственный опыт? Опыт, от которого в итоге останется одно лишь воспоминание? По сути такое же, как и то, что ты переживаешь сейчас. Ты можешь представить заранее, как через некоторое время будешь вспоминать уже новый опыт, и на его основе опять испытывать такое же желание пережить его снова.
Тогда ты начинаешь понимать, что твой ум, при всей его кажущейся активности, переменчивости, разнообразии — крайне стабилен и постоянен в том, что если у тебя есть какая-то тенденция, то она никуда не денется. Если ты склонен хотеть одни вещи и избегать других, это так и останется с тобой, сколько ни воплощай или не избегай.
И самая главная тенденция, которая не меняется никак, ни при каких условиях, это тенденция считать все происходящее с нами — незыблемой реальностью. Есть прошлое и будущее, которые только в нашем уме, это понятно каждому, и настоящее — то, что есть на самом деле. Но настоящий момент — текущий момент, в нем все течет и меняется, тут уже сам язык, на котором мы разговариваем, дает подсказки.
Да, наш ум способен некоторое время удерживать некий образ, будь то визуализация в медитации или объект нашего желания, но он растворяется, как только мы его отпускаем. Растворяется без следа. Мы можем пощупать наше собственное тело, щупать его достаточно продолжительное время, до сотни, чаще 60-80 лет, но потом оно тоже растворится в пространстве, сначала став трупом, а впоследствии просто пеплом или кашицей из микроэлементов, которая впитается в землю.
Говорят, после этого наш ум окажется в состоянии бардо и будет отчаянно искать для себя новый носитель — очередное тело, с помощью которого можно так же рьяно продолжить искать и переживать чувственные опыты. Говорят, бардо и сон — похожие состояния. Но нам потребуется немало лет, чтобы начать осознавать свои сны и контролировать происходящее в них. В ритрит же можно сесть в любой момент и оказаться в состоянии, подобном бардо.
Наше тело все еще живо, но его активность ограничивается весьма скудным набором действий — встать, одеться, умыться, сесть на подушку для медитации, встать, поесть, убрать, опять сесть на подушку, еще пару раз, и, наконец, лечь спать. Вкусовые впечатления, которые мы получаем, ограничены скудным набором продуктов, которые нам приносят под дверь и которые мы купили заранее. Визуальные — тханкой на алтаре, текстами медитации, видом из окна. То же самое и со звуковыми, осязательными и обонятельными ощущениями. Хотя формально мы еще живы, для ума, привыкшего к неограниченному разнообразию современной жизни, мы уже почти что труп.
Конечно, это не бардо в полном его смысле, где любое наше желание или воспоминание будет мгновенно погружать нас в трехмерный образ пространства, как во сне. Здесь мы всего-лишь сидим и смотрим в экран телевизора, где все эти картинки нам показывает наш ум. Трехмерная реальность фиксирована и соответствует нашей ритритной комнате. Об этом всегда можно вспомнить, открыв глаза. И в этом состоит сила ритрита — что относительно этой картинки все остальное, что наш ум будет рьяно проэцировать из дня в день, — нереально.
Точно для этого же понимания нереальности и нужно развивать однонаправленную концентрацию — все, что будет возникать у нас в уме, будет нереальным относительно объекта концентрации. При этом стоит лишь эту концентрацию отпустить, как мы окажемся в образах по самые уши фигурально, а по выходу из ритрита и фактически, стоит лишь совершить тот или иной набор действий.
Это понимание погружает нас в реальность Шредингера, где все коты, мыши, собаки и сам Шредингер — то ли живы, то ли мертвы, а все проекции ума — то ли реальны, то ли нереальны. В конечном счете они все нереальны, и даже если кот выберется живым из коробки, он всеравно однажды умрет где-нибудь под забором. Прожив, впрочем, перед этим весьма насыщенную кошачью жизнь, которая все время будет им восприниматься, как абсолютная незыблемая реальность.
Красная Дакиня, мать все будд, мудрость пустоты, одной ногой стоит на трупе, а вторая приподнята в танце. Говорят, что этот труп — наше эго. Но кто где когда-нибудь видел какое-то эго? Этот труп — наш собственный труп, который мы очень ясно себе представляем, потому что очень хорошо понимаем непостоянство. Это труп не только нашего тела, но и всех наших концепций и чувственных желаний, которые растворяются без следа, как только мы перестаем их удерживать. Наше понимание непостоянства. Основываясь на нем, мы пробуждаемся к пониманию того, что все происходящее — за пределами реальности и нереальности. Вторая нога Красной Дакини приподнята в танце — танце форм, проявлений, и бесконечного разнообразия нашего ума. Кривым ножом она отсекает любые его попытки ухватиться за ту или иную форму, а в чаше из черепа — в нашей же собственной голове — искрится нектар блаженства, который проявляется естественным образом, когда ум стабилизируется в понимании реальности-нереальности. В изгибе левой руки — кхатванга — мужской аспект методов, Херука, с которым она находится в неразделимом союзе, потому что без использования методов никакое понимание пустоты никогда не проявится.
Мы стараемся сидеть на подушке с прямой спиной, мы читаем мантры, вслух или про себя, мы пытаемся удержать в уме картинку, подобную той, что лежит у нас на столе рядом с текстом медитации, мы представляем, как весь мир растворяется в пустоту и из пустоты проявляется, как танцующая форма Красной Дакини, но настоящая медитация случается, когда мы понимаем, что весь окружающий наш мир во всем его разнообразии и воображаемый образ в нашем уме имеют одну природу и неотделимы друг от друга.
Без этого понимания можно просидеть в ритрите хоть 50 лет, и не обрести ничего, кроме проблем с коленями и позвоночником, а с этим пониманием любая жизненная ситуация может быть неотделима от медитации. Правы все те, кто не хочет запирать себя в четырех стенах, а хочет работать со взглядом, называя такой подход высшим методом Ваджраяны. Они упускают из поля внимания только одно: все жизненные ситуации изначально рождены из того, что ум ухватился за тот или иной объект и притянул его в осязаемую реальность.
Да, можно подносить Буддам наслаждение изысканным вкусом суши, сидя в дорогом ресторане, но как только этот вкус осознается пустым по своей природе, лишенным какой-либо реальности и пронизанным непостоянством, то отпадает всякое желание и стремление вообще когда-либо идти в дорогой ресторан и заказывать суши. И так происходит во всеми нашими действиями, основанными на хватании или отталкивании. Остается только желание работать с умом — настолько интенсивно, насколько возможно — и помогать другим существам прийти к такому же пониманию и сделать такой же выбор, по пути совершенствуясь в методах максимально эффективной помощи. Мудрость становится неотделима от сочувствия, и начинается совсем другая история.
Комментариев нет:
Отправить комментарий